Летопись нашего двора - Страница 33

Стол прямо-таки ломится от лакомств. Есть даже пирожное и мороженое в вафельных трубочках. Мороженое от жары тает, и нам разрешили съесть его в первую очередь.

Больной Санька сидит у окна, закутанный в бордовое байковое одеяло, и с тоской смотрит на общественный стол. Честное слово, я бы отнёс ему полпорции мороженого, только бы он так не смотрел, но доктор запретил ему всё холодное. Вот не везёт человеку! В кои-то веки посчастливилось заболеть, и то не на пользу! Обиднее всего, что его сестрёнок Люсю и Лиду тоже усадили за стол. Они только что вернулись из лагеря, их носы и щёки облупились, и кожа с них слезает хлопьями, как кожура с молодой картошки. Именно за свой облезлый вид они и попали за стол артистов. Моя мать поглядела на них и говорит:

— Бедные девочки, как вам не повезло!

А «бедные девочки» хлопают ресницами и косятся на вазы с конфетами.

— Подумаешь, облезли! — возразил я. — Змеи совсем из своей кожи вылезают, и то ничего.

Мать велела нам с Петькой потесниться и сказала:

— Как не стыдно! Девочки стоят, а вы сидите! Мужчины должны всегда уступать место женщинам. Ешьте, девочки, на здоровье. Я страшно не люблю жадных! — И мать пододвинула девчонкам пироги.

Люся и Лида мотнули огненными косицами и набросились на пироги, а я отправился к Саньке, чтобы пожаловаться ему на его сестёр. Но, когда я подошёл ближе к окну, у меня пропало желание жаловаться. Санька с видом мученика наблюдал издалека за пиршеством и глотал слюнки. Глотать что-нибудь другое он не мог, потому что у него распухло горло.

— Ты не расстраивайся, я кое-что для тебя припрячу. Когда выздоровеешь, съешь, — попытался я его утешить.

— Спасибо! — шёпотом поблагодарил Санька. — Чтоб я ещё заболел — нет, дудки, меня на хворь теперь и мятными пряниками не заманишь! Я теперь учёный!

Пока мы с ним так беседовали, гостей прибавилось. Пришёл Алёшка, который мигает, Михей и какой-то низкорослый дяденька, очень знакомый с виду.

— Хлеб вам да соль! Чай да сахар! — сказал он, снял кепку и пригладил льняные волосы.

— Садитесь, Иван Кузьмич, гостем будете! — пригласила его к столу тётя Маша.

— Премного благодарен! — Иван Кузьмич присел на скамью с краю. — Не дорога гостьба, а дорога дружба!

Я весь измучился, пока смотрел на этого Ивана Кузьмича: «Где же это я его видел?» Но, как ни ломал голову, не мог вспомнить. Только когда взглянул на Дусю, понял: это её отец! И волосы у него русые, и глаза голубые, только чуть светлее. Даже веснушки у них такие похожие, что, кажется, если их посчитать, то получится одинаковое число. Удивительное сходство! Даже говорят одинаково: что ни слово, то поговорка или пословица! И все-таки я чуточку разочаровался. Дуся рассказывала, что её отец такой сильный: и коней подкуёт, и колхозный инвентарь починит, и даже больные тракторы в два счёта вылечит. Я представлял его великаном с мощными бицепсами и широкими плечами, мечтал с ним встретиться и расспросить, как стать таким же силачом.

— Скажите, вы работаете в колхозной кузнице? — начал я с ним разговор.

Иван Кузьмич улыбнулся Дусиной улыбкой:

— Как в воду глядели, молодой человек!

— А вы правда можете мять железо в руках и делать из него всё что угодно?

— Не всё, но кое-что могу.

— Трудно?

— Почему? — засмеялся Дусин отец. — В нашем деле главное не сила, а сноровка. Сила без сноровки что лошадь без узды — только напортит. Другой раз нужно ударить так, чтоб заготовка сплющилась чуть-чуть. Тут сила не поможет. Читал рассказ Лескова «Левша»? О том, как англичане сделали маленькую блоху, а наш кузнец её подковал? Вот так-то. А ты, случаем, не Алик?

— Алик. Откуда вы знаете?

— Как не знать! Дочка о тебе много писала.

Дуся в нашу сторону ни разу не посмотрела, но так покраснела, что я сразу понял — она всё слышала. Я, конечно, тоже и виду не показал, что польщён, но сделался таким добрым — даже Люсе и Лиде передал по пирожному. Слово за слово, и мы с Иваном Кузьмичом стали друзьями — водой не разольёшь! Он пригласил меня погостить к себе в деревню. Я обрадовался, но вспомнил, что через несколько дней начнутся занятия в школе, и вздохнул:

— Нельзя, дела!

— Ну, если дела, ничего не попишешь! — согласился Иван Кузьмич. — Дела есть дела. Они всегда на первом месте. Тогда на будущий год приезжай!

Мы бы ещё о многом поговорили, но тут кто-то застучал ложкой по моему блюдцу и строго сказал:

— За столом не разговаривают!

Я поднял глаза и увидел тётю Таню, Димкину мать. Её нарядное платье шуршало и переливалось, как рыбья чешуя. Тётя Таня только вчера вернулась из Крыма. Кожа у неё совсем как шоколадная, губы красные-красные, а волосы собраны в какую-то очень сложную причёску. Она такая красивая, что девчонки с неё глаз не сводят. Но тётя Таня больше всего интересовалась Васильком — взрослым почему-то всегда нравятся такие толстые дети.

— Василёчек, съешь вот эту корзиночку! — попросила она Василька и положила ему на тарелку ещё одно пирожное.

— Спасибо! — с тяжёлым вздохом сказал Василёк — он съел уже столько сладкого, что еле дышал.

— Вот хороший мальчик! — растрогалась тётя Таня. — Какой у вас чудесный бутуз! — сказала она тёте Кате.

— Сколько с ним мороки, Татьяна Кирилловна! — довольным голосом пожаловалась тётя Катя и показала на окно, у которого сидел Санька. — Если бы не старший сын, мне бы с этим не справиться. Это Саня его воспитал.

Санька сделал вид, будто не слышал похвалы, но высунулся из окна почти наполовину, чтоб все его лучше разглядели.